Автор: Ярослав Разумов
Чем стала Климатическая конференция ООН COP26 – прологом к активным и успешным действиям по борьбе с потеплением или громким, долгим, но формальным и мало продуктивным мероприятием? Эту тему продолжают обсуждать и мировые СМИ, и простые люди. Мы предложили поговорить об этом Михаилу Юлкину, авторитетному международному эксперту, руководителю московского Центра экологических инвестиций.
– Михаил, многие говорят, что Глазго провалился. Согласны?
– Нет, конечно, это преувеличение. Если смотреть на результаты глазами Греты Тунберг, то действительно никаких прорывных решений не принято. Но стоило ли их ждать от такого мероприятия? Какого свойства должны были быть там прорывы? Ведь ООНовские конференции не могут заменить национальных правительств. Что можно было ждать, что в Глазго будет заявлено, что все страны к 2050 году должны выйти по выбросам паниковых газов в «ноль»?
Надо смотреть с другой стороны: а что удалось сделать в Глазго? И тут много хорошего: создан ряд новых важных альянсов, ориентированных на различные цели. На первое место я бы поставил метановую инициативу, к которой присоединились более 100 стран. Там идет речь о сокращении к 2030 году его выбросов на 30% от текущего уровня. Это серьезно – на коротком интервале метан в 85 раз более опасный газ, чем СО2, и он действительно разогревает планету «здесь и сейчас». Если заявленную цель удастся решить хотят бы на треть, то, с учетом вывода метана из атмосферы, возможно, действительно удастся отодвинуть сроки серьезных изменений климата.
Вторая важная инициатива – угольная. Хотя она прозвучала слабее: поддержали ее более 100 стран, но среди них нет основных стран, которые сжигают уголь, – Китая и США…
– Да, ожидалось больше, и быстрее, получилась как-то очень «умеренно», с не очень впечатляющим составом участников…
– Но это все-таки платформа, к которой в будущем могут присоединяться и другие государства. Для американцев здесь проблема в том, что федеральное правительство почти не имеет рычагов воздействия на бизнес, оно не может потребовать просто закрыть угольные станции. Поэтому Белый дом не может взять на себя такие обязательства.
Очень серьезна третья инициатива: заявления стран, что они не будут инвестировать в зарубежные проекты, связанные с ископаемым топливом. Таких платформ еще не создавалось. Важно, что такое же решение недавно принял Китай – не инвестировать в зарубежные угольные проекты. По-видимому, со временем, он перестанет инвестировать и в нефтегазовые.
И четвертая важная новость – автомобили: больше 40 стран и больше 10 автомобильных концернов заявили, что к 2040 году они закончат выпуск машин с двигателями внутреннего сгорания. Это очень серьезная вещь, которая означает приближение новой эпохи без нефти. Потому что 85% добываемой нефти идет на топливные нужды и из этого примерно половина – это автотранспорт. Все эти четыре инициативы – это никак не провал в Глазго, а важный шаг к декарбонизации.
И в итоге сегодня мы имеем почти 140 стран, которые заявили, что хотят в обозримой перспективе добиться углеродной нейтральности. В основном речь идет о 2050 году или до этого момента, и несколько стран – Китай, Казахстан, Россия, Саудовская Аравия – говорят о рубеже 2060 года. Это поздновато, но в качестве первого ориентира – ничего, имея в виду, что, возможно, по мере разворачивания декарбонизации сроки будут приближаться к 2050 году. Хотя некоторые страны в Глазго говорили, что «мы будем стремиться», а не «мы обязуемся», это в смысловом плане, конечно, разное словестное обрамление. Но главное, что никто не попытался ревизовать эту тему в целом.
Конечно, молодой зеленый активизм останется недоволен итогами конференции, им бы более радикальных решений. Но дело молодых – требовать, а дело политиков искать приемлемые решения.
– В западных СМИ очень много говорилось о том, что лидеры России и Китая не приехали на конференцию лично, что это, едва ли, не признак несерьезного отношения к климатической повестке…
– Не думаю, что можно говорить о том, что они противопоставляют себя повестке в целом. Не Китай точно. Оказалось, что Пекину есть что сказать: я считаю, что подписание декларации между Китаем и США стало ярким событием в Глазго. Она определяет взаимодействие двух крупнейших экономик и эмитентов парниковых газов на ближайшие девять лет. При этом, продекларирована довольно амбициозная повестка – намерение, все-таки, попытаться удержать рост температуры на планете в пределах 1,5 градусов, что уже казалось, практически, нереальным. Со стороны Китая это очень мощное послание: «мы в обойме, и собираемся, вместе с американцами, сделать так много, как никто другой». Оказывается, глобальная проблема климата может сблизить две державы. Стоит вспомнить, что успех Парижской конференции в 2016 году тоже, во многом, был обеспечен дипломатическими усилиями США и Китая. И тем самым Джоном Керри. Так что, отсутствие лидеров не всегда признак игнорирования повестки.
– Одна из важных тем климатической дискуссии, это признают ли атомную энергетику зеленой, на чем настаивает Франция. Для Казахстана сейчас эта тема становится весьма актуальной. Как вы считаете – «позеленеет» атом?
– Думаю, что с оговорками, но это признают. Но здесь есть один важный момент. Среди стратегий декарбонизации, которые описывают разные ее сценарии, появился так называемый «красный», это как раз про атом. Имеется в виду, что, если не получится построить новую глобальную безуглеродную экономику на основе солнца и ветра, надо использовать атом. Это вариант как бы «на худой конец», почему он и назван «красным»: есть понимание, что это не безопасно, но, тем не менее, лучше, чем вариант «черный». В принципе, атом и раньше не выводили совсем «за скобки» климатического решения, какую-то ограниченную роль ему оставляли. Но ситуация, как мне кажется, может измениться.
Вы упомянули французов, но сейчас американцы ведут речь о строительстве первой атомной электростанции (АЭС) в Европе. Это малые станции нового поколения в отличие от больших строятся быстро, это легко тиражируемые объекты. Я не могу сказать, что это лучшее решение с точки зрения безопасности, угроз терроризма, но это может быть интересным вариантом, потому что традиционные атомные станции к изменению климата по ряду причин очень чувствительны, в частности, из-за потребности в холодной воде для охлаждения, особенно летом. А эти новые американские АЭС этой проблемы не имеют.
Я думаю, что разговоры об атомной энергетике не окончены, мы в ближайшие 10-15 лет будем наблюдать конкуренцию разных атомных технологий. Точки в вопросе о ее роли в низкоуглеродной трансформации мировой энергетике еще не видна.
– Удивляет, что во всем климатическом контексте никак не звучит тема «куда девать шахтеров»? Никто не отвечает на этот, исключительно важный, вопрос.
– Не отвечают. Но появилась концепция «справедливого перехода», то есть никто не должен быть забыт, мы в новую низкоуглеводную жизнь должны взять всех. И я не драматизировал бы эту проблему чрезмерно. Вспомните, на нашем веку исчезли такие большие слои занятого населения как машинистки, телефонистки… Знаете, Шварценеггер, будучи губернатором Калифорнии, сказал, что «зеленая» экономика требует больше рабочих мест, чем нынешняя. Да, уже сейчас надо создавать центры переобучения для людей, занятых в тех сферах, которые по мере развития декарбонизации будут уходить. Но это вопрос не социально-экономический, а организационно-технический, это не критическая история. И дело не международных организаций, а национальных правительств.
