Казахстан и Китай — соседи, партнеры и стратегические игроки в Евразии, чьи отношения оказывают всё большее влияние на региональную политику и экономику. Официальная риторика подчеркивает «вечную дружбу», но за дипломатическими формулами скрывается сложная динамика интересов, зависимости и расчетов. Политолог и старший научный сотрудник Гарвардского университета Наргиз Касенова — одна из ведущих экспертов по внешней политике Казахстана в интервью Ulysmedia.kz объясняет, что стоит за укреплением связей с Пекином, как страна балансирует между глобальными центрами силы, как это сотрудничество повлияет на будущее нашей страны и почему Астана обречена на тесные отношения с Ташкентом.
Как вы считаете, Китай уже начал воспринимать Казахстан не только как транзитную зону, но и как самостоятельного стратегического партнёра?
- Мне кажется, Казахстан с первых лет независимости входил в так называемую стратегическую периферию КНР. Это связано, в первую очередь, с тем, что мы граничим с Синьцзян-Уйгурским автономным районом — регионом, который имеет для Китая особое значение в плане стабильности и безопасности. Уже в 90-е годы Китай стремился выстроить добрососедские и устойчивые отношения со странами Центральной Азии. Быстро были урегулированы территориальные вопросы с Казахстаном, Кыргызстаном и Таджикистаном, началось активное развитие транспортной инфраструктуры и торговли.
Поэтому Казахстан с самого начала занимал важное место в китайской внешней политике. В 2005 году наши отношения были формализованы как стратегическое партнёрство. При председателе Ху Цзиньтао, а затем — при Си Цзиньпине, это партнёрство стало всесторонним, а уже в 2019 году было выведено на уровень вечного всестороннего стратегического партнёрства. Такой статус у Китая есть лишь с очень ограниченным числом государств: Пакистан, Беларусь, Венесуэла и Казахстан. Это своего рода «избранный клуб».
И мы видим, что сотрудничество действительно развивается по всем направлениям — от торговли и инвестиций до взаимодействия в сфере образования, безопасности и гуманитарных обменов. Всё это подтверждает высокий уровень взаимного доверия.
Складывается впечатление, что тесное сближение с Китаем началось с приходом Токаева. Возможно, это связано с его опытом и знанием китайской специфики. А ещё кажется, что на фоне изменений в США и с приходом Трампа, Китай стал пересматривать свою внешнюю политику.
- Вы правы, опыт Токаева, его владение китайским языком и глубокое понимание политической культуры КНР - это, безусловно, способствует укреплению двусторонних отношений.
Но это накладывается и на более широкие обстоятельства. После аннексии Крыма в 2014 году у Казахстана, как и у других стран постсоветского пространства, появились серьёзные опасения относительно действий России. Это стало толчком к переоценке внешнеполитических приоритетов.
В этом контексте Китай стал выглядеть гораздо более предсказуемым, стабильным и выгодным партнёром — в том числе и с точки зрения моральной, и с точки зрения практической поддержки. Уже в 2013 году, с запуском китайской инициативы по созданию экономического пояса Шёлкового пути именно из Казахстана — наша страна и стала ключевым партнёром Пекина.
Позже, в 2022 году, после начала полномасштабной войны в Украине, уровень тревожности вырос, и Китай вновь оказался в позиции более приемлемого и надёжного игрока.
Теперь, если говорить о США, особенно в период президентства Трампа, возникла большая непредсказуемость — и внутри страны, и во внешней политике. Это усилило ощущение геополитической турбулентности, как говорит Токаев и в таких условиях надёжное и стабильное партнёрство с КНР становится всё более привлекательным для Казахстана.
В одном из интервью вы говорили, что Китай для Казахстана — это своего рода «политический зонтик». Поясните, пожалуйста, что вы имели в виду?
- У Китая, в отличие от США, нет системы союзов или военных гарантий. Он никому не даёт формальных обязательств по обеспечению безопасности. Однако у КНР есть огромное политическое и экономическое влияние, и через стратегические партнёрства, через сигналы на международной арене, Китай даёт понять, что Центральная Азия — это важный регион, и он поддерживает независимость, суверенитет и территориальную целостность её государств.
Поэтому, когда я говорю о «политическом зонтике», я имею в виду, что Китай не гарантирует нашу безопасность напрямую, но оказывает символическую и политическую поддержку, тем самым снижая риски внешнего давления. Это, конечно, не альянс, но своего рода защита на уровне сигналов и дипломатии.
Как к нашей многовекторности относятся соседи? Она скорее всего раздражает?
- Понятно, что раздражение есть, но при этом важно подчеркнуть: Китай последовательно и давно сигнализирует, что поддерживает суверенитет, независимость и территориальную целостность центральноазиатских государств. Это выгодно и рационально – для Пекина предпочтительнее иметь пять независимых стран на своей западной границе, с которыми можно выстраивать стабильные отношения, чем один нестабильный регион. Такие сигналы в первую очередь адресованы России.
Конечно, в Москве это воспринимается с раздражением. Мы видим реакцию российских политиков и экспертов, в том числе упоминания Казахстана как государства, допускающего "недружественные шаги". Но это касается не только Китая – это раздражение связано и с нашими усиливающимися связями с Турцией, странами Персидского залива, с Европой.
Тем не менее, Россия оказалась в положении, где ей сложно на это всерьез повлиять, не нарушив хрупкий баланс. Да, у Москвы есть инструменты давления на Казахстан, и они достаточно чувствительные. Но применив их, Россия рискует потерять одного из самых предсказуемых и конструктивных соседей. Казахстан ведь действительно много учитывает, сотрудничает, не делает резких движений. Как Канада для США — идеальный сосед. И, возможно, для самой России выгоднее, чтобы Центральная Азия оставалась самостоятельным, многовекторным регионом, а не полностью уходила под влияние Китая.
Как вы считаете, удастся ли Токаеву сохранить этот баланс?
- На мой взгляд, это единственная стратегия, которая позволяет сохранить суверенитет и самостоятельность в принятии решений. Единственный "альтернативный" путь — это полностью уйти в орбиту Китая. Но именно поэтому важно продолжать многовекторную внешнюю политику: углублять связи с Китаем, поддерживать рабочие отношения с Россией, развивать направление Турции, Европы, США.
Европейский союз сейчас тоже активизировался в регионе. И если в будущем произойдет определённое сближение Европы и Китая — что вполне возможно, учитывая совпадающие интересы в сохранении глобальных торговых и климатических институтов — роль Центральной Азии как моста между двумя центрами силы только возрастёт. Особенно, если США под руководством Трампа будут уходить от глобализма.
Да, долги есть, да, инфраструктура строится в кредит. Но это часть нормальной практики. Ключевой вопрос – насколько мы контролируем условия, насколько сохраняем свободу маневра.
Но ведь есть и другие страны региона, которые тоже пытаются найти компромисс и выгоду на мировой площадке.
- Я бы привела в пример Вьетнам, который тоже пытается дружить со всеми, несмотря на непростые отношения с Китаем и большие торговые связи с США. На Вьетнам уже наложили высокие тарифы из-за торгового дефицита, и он оказался между двух экономических гигантов. У нас, в отличие от Вьетнама, нет такой зависимости от американского рынка, но и у нас есть свои риски.
Никто не знает, как будут развиваться американо-китайские отношения. Сейчас идут переговоры, но что именно планирует команда Трампа – пока остается большим вопросом. Поэтому в такой ситуации и для нас, и для других стран региона важна гибкость, умение лавировать и сохранять устойчивость.
По вашим прогнозам - как будут развиваться американо-китайские отношения?
- Думаю, напряжённость в отношениях сохранится. Даже если сейчас удастся о чём-то договориться, шансы на это небольшие — слишком велика взаимозависимость экономик. Экстремальные сценарии просто не сработают. Но при этом Китай всё равно остаётся главным стратегическим соперником для США — и это будет определять линию поведения. Даже если после Трампа к власти придёт более сдержанный президент, соперничество, скорее всего, сохранится, просто в более мягкой, возможно, более предсказуемой форме.
О дипломатии уже можно забыть, настолько непредсказуемой стала ситуация.
- Сейчас отношения развиваются вне рамок международных институтов, вне правил. Это уже не дипломатия в привычном понимании, а двусторонняя конфронтация, которая решается на уровне личных решений лидеров. И это опасно, потому что разрушаются международные институты, которые, может быть, и не были идеальными, но всё же работали. Это как ураган: после разрушения, возможно, появится шанс построить что-то новое. Но для таких стран, как Казахстан, которые всегда стремились быть частью глобальных рынков, участником ВТО и других организаций, разрушение этих правил — это удар. Правила особенно важны для малых и средних стран.
А крупным странам, таким как Индия или Бразилии такая ситуация выгодна?
- Да, они чувствуют себя более уверенно. Их мало волнует, что они не постоянные члены Совета Безопасности, например. Та система им не подходила, а сейчас они чувствуют, что выходят на первый план. У них есть внутренние ресурсы, устойчивость.
Недавно президент Токаев призвал к реформе Совбеза ООН. Как вы думаете, что он имел в виду? Он ведь не бросается словами.
- Конечно, он опытный дипломат, занимал высокий пост в структуре ООН. Его слова отражают консенсусную позицию: существующая система устарела. Совет Безопасности был сформирован по итогам Второй мировой войны и отражает тогдашний баланс сил. Сейчас он не соответствует современному миру. Где там, например, Индия? Где представители Африки или Южной Америки? Почему Германия или Япония не постоянные члены? С этим все согласны — реформировать нужно. Но как? Вот тут консенсуса нет. Варианты обсуждаются уже много лет. Токаев просто обозначил важный, зрелый вопрос, который стоит в повестке дня.
А как вам кажется, предположения о том, что Токаев может стать генсеком ООН, насколько они реалистичны?
- Он сам вроде бы дал понять, что до 2029 года уходить не планирует — у него амбициозная программа реформ. А что будет после — сложно сказать. Многое будет зависеть от международной обстановки, от того, в каком состоянии будет ООН. Не будем забывать, что и США вносят значительную часть бюджета ООН, и если они решат сократить финансирование — организация столкнётся с большими проблемами.
Вы обратили внимание, что синофобия, по крайней мере в Казахстане снижается? Люди уже спокойно относятся к тому, что китайцы у нас строят дороги, добывают нефть. Ка вы это объясняете?
- Да, интересный момент. Опросы действительно показывают, что в Казахстане отношение к Китаю улучшается. В Узбекистане, кстати, наоборот — там сейчас больше настороженности к его влиянию. В Казахстане же синофобия, я думаю, во многом была наследием советской антикитайской пропаганды, особенно после конфликта 1969 года.
Но многое изменилось. Во-первых, китайское присутствие стало реальностью — больше поездок, больше связей, более конкретное представление о Китае. Когда образы перестают быть абстрактными, и ты видишь, что там живут обычные люди, это влияет на восприятие.
Во-вторых, те темы, которые вызывали тревогу — как, например, история с лагерями в Синьцзяне — сейчас реже поднимаются, они ушли из фокуса. Хотя репрессии никуда не делись, просто они приобрели другую форму — это уже не лагеря, а «курсы переобучения» под видом образовательных программ.
И, в-третьих, война в Украине действительно сильно сместила фокус. Возможно, и российская пропаганда изменилась — меньше антикитайских месседжей, особенно в соцсетях. Раньше это мог быть один из инструментов Москвы для сдерживания Пекина в регионе, но сейчас у нее другие приоритеты. Это гипотеза, но она логична.
Ну и сегодня казахстанцы, например, все чаще выбирают не российские автомобили, а китайские электрокары. Мы ощущаем, что времена, когда из Поднебесной к нам везли исключительно некачественный ширпотреб, ушли в прошлое.
- Да, вы точно это подметили. Китай действительно поднялся — и не признать это сложно. Это история большого успеха. За относительно короткий срок страна сумела вывести миллионы людей из нищеты и стала локомотивом экономического роста в Азии. Причем Китай не только сам развивается, но и помогает развиваться другим. Он производит технологии, которые во многих сферах уже начинают вытеснять западные аналоги. Китай оказался очень конкурентоспособным.
А в чем, по-вашему, секрет этого успеха?
- В первую очередь — в правильной индустриальной политике и трудолюбии населения. С конца 1970-х годов Китай проводил очень последовательные реформы. Они экспериментировали: запускали пилотные проекты в разных провинциях и масштабировали только то, что работало. Была целенаправленная поддержка ключевых отраслей — те же “финтех”, квантовые технологии, электромобили.
У Китая огромный внутренний рынок. Это позволяет субсидировать тысячи компаний, а потом, в условиях жесткой конкуренции, выживают сильнейшие, которые становятся чемпионами индустрии. Нам, странам с меньшим рынком, это сложно повторить, но это не значит, что на индустриальной политике нужно ставить крест.
Но в Казахстане ведь фактически провалена индустриализация. Может быть уже смириться и переориентироваться на что-то другое?
- Нет, ставить крест ни в коем случае нельзя. Пока страна существует — нужно двигаться. Первостепенная задача — сохранить суверенитет и пространство для маневра. А для этого нужна сильная экономика. Конечно, у нас есть проблемы: коррупция, неудачные реформы. Но надо извлекать уроки, анализировать, что сработало, а что нет, искать и ставить на ключевые позиции правильных людей — ведь именно люди делают перемены.
Мы не сможем скопировать чужой опыт — не станем вторым Вьетнамом или Китаем. У нас своя специфика, свой путь. Важно не распыляться, а сосредоточиться на конкретных нишах, в которых мы можем быть сильны и конкурентоспособны. Действовать системно.
Как нам может помочь Китай – мы явно не сможем стать конкурентами?
- В целом у нас с Китаем стабильная, позитивная повестка. Без резких спадов и всплесков — всё довольно ровно развивалось. И наши интересы во многом совпадают. Вопрос не в том, чтобы конкурировать с Китаем, а в том, чтобы найти свою нишу. Это вполне возможно.
Но ведь рост китайского влияния в регионе тоже несёт свои риски?
- Главная угроза — это полное попадание в орбиту Китая. Доминирование одной страны — это всегда плохо. Поэтому диверсификация внешнеполитических связей для нас критически важна. У Казахстана должна быть своя, пусть и ограниченная, стратегическая автономия.
Кроме того, нам необходимо понимать Китай. У нас катастрофически не хватает глубокой экспертизы по КНР. Нет сильных исследовательских центров, мало специалистов, способных объяснять, что происходит в китайской политике, экономике, обществе. Хотя десятки тысяч студентов учатся и возвращаются из Китая, но это пока не оформлено в систему.
Если мы хотим выстраивать зрелые, стратегические отношения, необходимо всерьёз заняться изучением региона. Потому что в нашем восприятии мира до сих пор слишком сильно преобладает евроцентризм. Почему-то мы внимательно следим за выборами в США, знаем, что происходит в Великобритании, а про соседние страны, тем более про Китай, знаем гораздо меньше. Если мы хотим выжить и успешно развиваться, нам нужно не только торговать, но и понимать, как устроен современный мир.
Меня иногда раздражает, что Узбекистан постоянно ставят в пример: «вот, Узбекистан опередил», «Узбекистан продвинулся». А где мы? Я уверена, что Казахстан — гораздо более мощная страна, чем Узбекистан, Кыргызстан и другие соседи.
- Мы обе мощные страны. И в этом смысле хорошо, что между нами возникает конкуренция — это мотивирует. Раньше у нас в Казахстане было ощущение, что мы «первые», что мы уже добились многого. Но то, как активно сейчас развивается Узбекистан, показывает: нельзя почивать на лаврах. Это полезно. Конкуренция — двигатель роста. И важно, что мы готовы развиваться вместе. Сегодня тандем Астана–Ташкент — это, возможно, главная надежда всего региона.
Но при этом важно не впадать в крайности: «у нас всё плохо, у них всё хорошо». Это не так. У нас есть серьёзные преимущества: мы начали реформы раньше, у нас накоплен опыт. Сегодня Узбекистан во многом идёт по тому же пути — открывает экономику, запускает приватизацию. Разница между нами сокращается, но это скорее повод для совместного движения, чем для соперничества.
Как вы считаете, в чём сила Узбекистана?
- В его геополитическом положении. Это центральное государство региона, с древней традицией государственности. Большое население, трудолюбивое. Узбеки — как китайцы, известны своей трудовой этикой. В советские времена считалось, что у них отлично получается торговля. И в начале независимости, кстати, многие думали, что именно Узбекистан станет лидером. Но Каримов закрыл экономику, и народный потенциал не смог развернуться. Сейчас ограничения сняты, и мы видим взлёт. Это логично. Конечно, у них есть свои проблемы и вызовы. Но в целом — это партнёр, с которым нам нужно идти вместе.
А в чём сила Казахстана?
Казахстан — это крупная страна с огромной территорией и важным геополитическим положением. У нас значительные природные ресурсы — природа нас щедро одарила. Помимо этого, важным преимуществом я считаю нашу идентичность: мы как будто между цивилизациями. Наша ментальность — открытая, гибкая, адаптивная. Благодаря многослойности культуры мы легко находим общий язык с разными странами и народами.
Посмотрите, казахстанские студенты быстро адаптируются в любой среде. Мы умеем общаться — с европейцами, американцами, русскими, с исламским и азиатским мирами. У нас есть способность выстраивать тёплые, доверительные отношения с разными культурами. Эта сложная, «гибридная» идентичность — наша сила в глобальном мире.
А в чём, по-вашему, сегодня сила Китая?
- Китай — это мощнейшая держава. Размеры страны, её древнейшая история, опыт государственного управления — всё это впечатляет. У Китая и континентальная мощь, и выход к морям — в отличие от России, чья география более суровая и труднодоступная. Китайская земля обжита, населена. И население крайне трудолюбивое, с сильной трудовой этикой.
Кроме того, в Китае огромная традиция госуправления. Это исторический опыт, накопленный тысячелетиями. Они знают, как выстраивать отношения с соседями и великими державами. Не всегда, конечно, всё идёт гладко, но у Китая есть эта глубинная «имперская мудрость», которая позволяет действовать стратегически. Это сильно отличает его от многих стран.
Как вы видите развитие казахстанско-китайских отношений в ближайшие 10 лет?
- Думаю, нас ждут хорошие и стабильные отношения. Мы не можем позволить себе иного. У нас много общих интересов, и то, что хорошо для Китая, зачастую хорошо и для нас.
Конечно, могут быть неожиданные потрясения — «чёрные лебеди», как пандемии или глобальные кризисы. Но в целом, глубинные факторы говорят за укрепление связей. Китай — наш ключевой партнёр в энергетике, транспорте, индустрии. Без него невозможно было бы создать альтернативу российским маршрутам поставок. Новые терминалы, коридоры, железные дороги — всё это строится при участии Китая. И в ближайшие годы я не вижу, чтобы что-то кардинально изменилось.
Возможны ли сложности в случае ухудшения китайско-российских отношений?
- Это самый сложный момент. Сейчас в России чувствуется некоторое разочарование. Китай усиливается, и это всё больше ощущается в риторике и отношениях. У России нет лёгкой роли младшего партнёра, и вопрос — насколько долго она продержится в этом положении?
Если отношения Китая и России ухудшатся, это серьёзно скажется и на нас. Мы — страна между двумя гигантами. Наша многовекторная политика — это шанс, но и вызов. Главное — не потерять себя в этих манёврах.
Полную версию интервью смотрите на YouTube-канале Ulysmedia.